Военно-морская медицинская академия (ВММА)

ВТОРОЙ ВЫПУСК ВРАЧЕЙ ВОЕННО-МОРСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ АКАДЕМИИ

 Убытие к месту службы в период начавшейся блокады Ленинграда было весьма сложным. Необходимо было эвакуировать из блокадного города всех выпускников, назначенных на различные флота и Флотилии, а также членов их семей, Была создана группа в количестве более 200 человек, которая прибыла на Ладожское озеро 16 сентября 1941 года.
Там уже ожидала эвакуацию ранее прибывшая большая группа людей, состоящая из выпускников военно-мор¬ских училищ и жителей Ленинграда. Погода была скверная — порывистый ветер, дождь. Все ожидавшие эвакуацию скрылись от непогоды в прибрежном лесу. В ночь на 17 сентября для эвакуации была подана металлическая баржа и буксир "Орел". В темноте все эвакуируемые были погружены в трюм баржи, где уже находились пассажиры.
В трюме баржи было очень тесно, люди сидели, прижавшись, друг к другу. Ночью буксир "Орел" повел баржу через озеро. После отхода баржи от берега, через некоторое время задул сильный ветер, развирался настоящий шторм. Баржу стало раскачивать. Буксирный трос лопнул, и баржу стало относить далеко от берега и буксира.
Волны стали накрывать ее, вода поступала в трюм, ее всеми средствами стали вычерпывать и выливать за борт, а волны все чаще и чаще накрывали баржу. Все эвакуируемые были в страхе и па¬нике. Промокшие и окоченевшие от холода люди стали выбираться на палубу, поддерживали друг друга, старались удержаться на палубе, чтобы не быть смытым в озеро.
Трагедия приближалась и наступила. Баржа разломилась на большой волне, люди оказались в холодной воде, с трудом плавали, тонули. Некоторых выпускников и членов их семей удалось спасти, прежде всего, тех, кто хорошо держался на воде, плавал и тех, кто ухватился и держался за остатки деревянного настила палубы и переломившуюся баржу. Все они на подоспевших шлюпках и катере, были затем доставлены на буксир "Орел", который затем доставил их в город Новая Ладога.
Выпускники нашего курса с болью в душе вспоминают эту трагедию. Тогда погибло 131 молодых военно-морских врача и еще ряд членов их семей - жены и дети. На Тихоокеанский флот и Амурскую флотилию было направлено 128 выпускников, из которых погибли- 92.
В память об этом страшном событии установлен обелиск с именами погибших на берегу Ладожского озера и памятник на территории бывшей Военно-морской медицинской академии. Кроме того, все их имена занесены на памятные мемориальные доски воспитанников академии, погибших в Великой Отечественной войне, установленных в главном здании Военно-медицинской академии им. С.М.Кирова на улице Лебедева, 6.
Выпускники, оставшиеся в живых после этой трагедии, как и их товарищи, проходившие службу ни Балтийском флоте, достойно несли боевую вахту в годы Великой Отечественной войны, награждены орденами и медалями.

Семен Уманский, выпускник ВММА 1953г

НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ЖИЗНИ

    50 лет прошло как мы разлетелись из стен родной Alma Mater. Куда только нас не разбросала жизнь! А скольких наших ребят уже нет, и никогда не будет! Да и мы уже не молоды. И все же мы едины, мы сумели стать не только хорошими специалистами, но и сохранить в своих сердцах любовь к Родине, дух товарищества, братства, человечности. И когда мы встречаемся, то снова становимся теми юношами - школь¬никами, которые в далеком 1947 году поступили в Военно-Морскую Медицинскую Академию. И пока мы живы, оживают и те наши однокашники, которые ушли в вечность по-флотски - не простившись.    
    С полувековой высоты все видится по-иному, память высвечивает отдельные события: иногда трагические, иногда курьезные и все они густо пересыпаны ностальгией, грустинкой и детством.
С декабря 1957 года я живу в Таллинне. Прошло уже почти 32 года, как я снял погоны.
    Поступление в Академию Признаюсь, что у меня в мыслях не было стать врачом. Мама, правда, рассказывала, что когда я родился, пришел ее дядя, посмотрел на меня и сказал; «Из него выйдет хороший доктор!» Я, как и все мои соученики, мечтали поступить в Военно-морское училище им. Фрунзе и стать, как тогда говорили, знаменитыми мариманами...
Вся «вина» целиком ложится на моего старшего брата Сашу. В 1939 г. мой 18-летний брат поступил в Олсуфьевское авиационное училище и из-за войны их выпуск состоялся в июне 1941 года. Воевал от звонка до звонка, сбил много, но и сам поте¬рял четыре самолета. Имел два тяжелых и два легких ранения. И пришлось ему после войны осваивать другую специальность...
Это было в Гайсине - небольшом районном центре Винницкой области, где дислоцировалась крупная авиационная часть, в которой воевал мой брат. Здесь же находился полевой подвижный госпиталь, военно-врачебная комиссия которого «по чистой» уволила в запас моего Сашу - кадрового офицера... Мы переехали в Гайсин потому, что фашисты разрушили наш дом в Тульчине /60 км от Гайсина/ и нам было безразлично куда ехать: главное быть вместе с Александром.
В апреле-мае, еще до выпускных экзаменов, мой соученик Валентин Кононенко принес взятый в военкомате адрес училища им. Фрунзе и необходимый перечень документов. Валентин был старше года на три, он успел повоевать, пользовался у нас, салаг, авторитетом. К тому же щеголял в мичманке, в разгар обсуждения пришел мой брат, которому стукнуло 26 лет и его друг и сослуживец капитан Семен Высоцкий.
Они были очень красивы. У Саши, старшего лейтенанта, на кителе два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали /тогда за ордена офицерам платили/. Да и ростом Саша был около 190 см.
Капитан Семен Высоцкий был лет на восемь старше, но ростом пониже. Кроме двух орденов Красного Знамени и двух орденов Красной Звезды у него было больше медалей. Я не раз видел Сеню Высоцкого с сыном 6-7 лет, Володей - худеньким бледным серьезным мальчиком, на которого не обратил никакого внимания. Познакомился бы поближе, если бы знал, что это будущий знаменитый на весь мир поэт, бард и актер Владимир Семенович Высоцкий.
В разгар нашего обсуждения вмешался Саша. Он не отговаривал нас от поступления в военно-морское училище, но сказал, что можно стать отличным моряком если, скажем, окончить ВММА, которая тоже в Ленинграде. И, если что случиться в жизни, то профессия врача не помешает. Сеня Высоцкий его поддержал, сказав, что мы с Сашей умеем только летать и воевать.
Позже я узнал, что Саша обсуждал этот вопрос с первым секретарем райкома КПСС Антоном Гарником - отцом моего лучшего школьного друга Виталия Гарника, с которым мы поступили в Академию. После долгих терзаний мы «сломались» и я на всю жизнь благодарен своему брату...
Днем раньше мы с Гарником выехали в Ленинград и без происшествий прибыли в Академию, Мы с Витей и Юрой Яковцом окончили школу с золотыми медалями, но по разнарядке нашему району золотых медалей не выделили. Поэтому нам всем поставили по алгебре «четыре» и дали серебро...
Юра Яковец - первый профессор из нашего класса. Он окончил Ленинградский университет, впоследствии стал директором Института цен в Москве и одним из соавторов «Краткого курса» истории КПСС...
Остальные восемь соучеников и кончивший нашу школу на год раньше Шура Гитис выехали под командованием В.Кононенко на следующий день. Поезд прибыл на Витебский вокзал. Ватага вышла на привокзальную площадь и взяла грузотакси, чтобы приехать на Фонтанку 106. Проныра -шофер потребовал по 20 руб. с каждого, повозил их немного по городу и доставил к главному входу Академии. Дежурный по Академии сказал, что приемная комиссия работает в Женском корпусе на Загородном проспекте и им следует туда пройти вдоль Введенского канала Ребята обогнули Академию и увидели Витебский вокзал...
В Академию поступили только трое: Виталий Гарник, Александр Гитис и я. Мы уже учились, когда В.Гарник проштрафился и старшина Юра Сергеев «вручил» Вите два наряда - драить гальюн. Избалованному сыну первого секретаря райкома это не понравилось, и он задумал уйти из Академии. Я его отговаривал, но безуспешно. Мы присягали Родине 30 октября 1947 года, но 29 Витя подал рапорт об увольнении. Вскоре из Академии был отчислен Шура Гитис и остался я один...

Губа

    Был январь 1948. Мы понемногу адаптировались к курсантской жизни. Спокойно воспринимали учебные подъемы и отбои, которые любил проводить старшина Сергеев. Мы стойко переносили строевые занятия, вахты, работы по ликвидации окопов минувшей войны, вечернюю чистку снега на Загородном проспекте и Фонтанке.
Привыкли к безбедному курсантскому рациону и уже не бегали по вечерам на Витебский вокзал за булкой. Зима была суровой, снежной, морозной с метелями. Кроме обычных работ и нарядов, мы еще несли ночную вахту у склада обозно-войскового снабжения /ОВС/ -вотчины мичмана Дворкина. У склада сменялись через каждые два часа. В караулке нам выдавали тулуп и валенки Числа 12 или 13 января пришла моя очередь.
Вместе со мною был курсант второго курса Эдик Иванов. Стояли с винтовками образца 1891/30 года, но без патронов. Часа в 2 ночи начальник караула сменил Эдика и меня и привел в теплую караулку на двухчасовой отдых. Я прислонил свое ружье к пирамиде, решив раньше снять тулуп и валенки. Эдик задержался на пару минут и зашел в караульное в игриво-радостном настроении, напевал вальс и кружился. При этом он нечаянно задел тулупом мою винтовку, она упала и штык - напополам...
Подошел ко мне /начальник караула в этот момент отсутствовал/ и пожурил, что я не поставил винтовку на место. Он был прав. Я очень переживал, а начальник караула приказал мне написать подробную объяснительную, что я и сделал сразу после дежурства. Написал, что по личной расхлябанности поставил винтовку не в пирамиду, а рядом, затем нечаянно задел ее тулупом. Об Иванове - ни слова, ибо не по-флотски валить свою вину на товарища.
На следующий день меня вызвали в «смерш». Хотя эта организация /смерть шпионам/, подчинявшаяся непосредственно тов. И.В.Сталину, была упразднена сразу после войны в 1945 году, особый отдел по старинке называли «смерш». Захожу, докладываю капитан-лейтенанту. Он пристально смотрит на меня, вертит на указательном пальце ключи и говорит: «Нам все известно, сознавайтесь!» Про себя думаю: откуда он знает, что Эдик, а не я свалил ружье? Все равно не сознаюсь, ибо виноват я. Поэтому стою на своем и повторяю примерно, как Ю.Никулин в фильме «Бриллиантовая рука», дескать, шел, поскользнулся, упал и потерял сознание. Очнулся - гипс. Каплей настаивает: «А может быть вы намеренно сломали штык?!» Я опять за свое... И так больше часа...
Он меня отпустил, а штык отправил на военно-техническую экспертизу. Через пару дней пришло заключение, что на изломе более половины сечения штыка черная, то есть, штык имел старую трещину в поперечнике, держался на тонком неповрежденном кусочке и поэтому сломался от легкого удара...
Но пять суток ареста мне дали. Если бы я сломал исправный штык, то в лучшем случае мне грозило отчисление из Академии... Гауптвахта тогда размещалась в правом крыле здания, где располагался камбуз, курсантская и офицерская столовая. Посадили меня 18 января. Прошло 55 лет, а я до сих пор вспоминаю, с каким удовольствием я сидел на губе. Там я по-настоящему понял, что значит настоящее флотское товарищество и братство.
Я был единственный арестант, охраняли меня курсанты второго и третьего курсов. Они слышали о моем «деле». Все четверо встретили меня приветливо, и кто-то пропел мне: «Сегодня ты, а завтра - я». Мои стражи сразу же предупредили меня, что я не на курорте и мне придется поработать, имелось в виду, что они должны отоспаться и мне придется стоять с винтовкой у окошка -на случай, если придет поверяющий... Сердобольные камбузные работницы отпускали для арестованных и охранников такие порции, что мы ели от пуза...
Досидеть все пять суток мне не дали. 21 января исполнилось 24 года со дня смерти В.ИЛенина. Тогда это был нерабочий день и вечером 20-го я вернулся в кубрик, выйдя по амнистии.
Через много лет я был в командировке в Балтийске. Меня познакомили с подполковником Хазенсоном - выпускником нашей Академии времен войны. Его - по рассказу его однокашника -вызвали в «смерш» и спросили: - Кто вы по национальности, товарищ курсант? Он ответил: -Еврей. Тогда работник «смерша» ему говорит: -
Сегодня, когда наша стана проявляет не¬ виданный героизм в борьбе с фашистской гади ной, вы, товарищ Хазенсон, скрываете, что вы немец!
Ведь ваша мать немка?.
.И записали его «немец».
В те времена офицеры «смершники» часто менялись. Обычно туда назначали раненых, еще нуждавшихся в реабилитации. Через пару ме сяцев Хазенсона снова вызвали в «смерш» и спро сили:
- Кто вы по национальности товарищ Хазенсон? Он отвечает: - Немец.
Ему: - В то время как Советский Союз напрягает все силы в борьбе с фашизмом, вы, товарищ Хазенсон, еврей по национальности /ведь ваш отец еврей?!/, бравируете, что вы немец только потому, что ваша мать немка!
И снова Хазенсона записали «еврей»...
Так было не то четыре, не то пять раз... Я спросил: а сегодня он кто? Приятель ответил, что еврей. Я вспомнил, что подобное было и на нашем курсе, когда вышел приказ записывать национальность по национальности матери. Особенно запомнилось возмущение Жоры Тер-Акопова, которого записали «украинец» хотя он свою маму даже не помнил.

Дело врачей

   Всем нам памятны те времена, когда из Академии изгоняли многих наших преподавателей, но арестовали только начальника ЛОР-кафед-ры генерал-майора м/с Романа Андреевича Засосова и его шофера - хорошего парня, с которым можно было договориться, когда требовалось с шиком подъехать с барышней, скажем, к театру. Шофер был арестован, как связник генерала...
Дня за два или три до ареста красивый и любимый нами профессор Засосов, прощаясь с нами - выпускным курсом - произнес эмоционально-патриотическую речь, провозглашал здравицу в честь Коммунистической Партии и тов. И.В.Сталина, а мы кричали «ура!»
   После ареста генерала Р.А.Засосова в Актовом зале Академии состоялся митинг, на котором говорили, что «под генеральскими лампасами прятался матерый английский шпион». Для маскировки, дескать, он отлично успевал в изучении марксизма-ленинизма...
Хорошо помню день, когда все арестованные были оправданы. Мы тогда были на 6-м курсе. Я стажировался в больнице им. 25 октября. Главным врачом больницы был профессор Виноградов. Он никого из своих сотрудников не давал в обиду, ручался за каждого и рисковал многим. На пятиминутке он прочитал правительственное сообщение о реабилитации «врачей» - убийц» и слезы ручьем полились из его глаз.
Пришло время возвратиться из заключения профессору Засосову. В это время я стоял в холле Академии, ожидал свою сестру. Вдруг в гражданской одежде входит генерал, и посылает помощника дежурного вызвать начальника политотдела Академии генерала Савелова. Увидел меня и за руку поздоровался со мною. Посмотрел на меня и сказал: нос не совсем кривой, барышни любить будут. Я лежал до его ареста в его клинике, ибо в бассейне Володя Кулаков нечаянно ударил меня по носу. Он плыл мне навстречу, не глядя куда...
Когда вбежал генерал Савелов, Роман Андреевич стал по стойке «смирно» и отрапортовал: «Тов. генерал, генерал Засосов из заключения прибыл. Когда прикажете приступить к работе?» Протянутую руку начальника политотдела Академии Роман Андреевич не «заметил» и демонстративно убрал руки за спину...
Профессора трудно было узнать, он осунулся, похудел, потемнел лицом... Эту сцену некогда не забуду.

Камчатка

   Задолго до окончания Академии я написал рапорт, где попросил направить меня на Камчатку. Из-за того, что в клинике И.И.Джанелидзе моему отцу сделали грыжесечение, я вынужден был задержаться и решил не ехать к месту службы, а лететь.
Я получил около 3000 руб. подъемных, добавил 700 рублей; это была цена билета. Летали М-12, М-14. Всего летных часов было 48. Улетел из Ленинграда в конце октября и без приключений прилетел в Магадан. Оставался один перелет до Елизово - аэропорта Петропавловска-Камчатского, но из-за пурги рейс задержали на шесть суток. Нас разместили в общежитии, кормили вермишелью: суп-вермишель, запеканка-вермишель...
До сих 328 пор видеть ее не могу.
2 ноября прилетел в Елизово, на попутной военной машине добрался в Петропавловск. В 1953 году этот город представлял собою одну улицу длиною более 30 км и состоял из отдельных поселков. Дорога шла вдоль берега Тихого океана: с востока шел разновысокий обрыв в океан, а с запада - сплошные сопки.
Только в центре города параллельно главной, на сопку вверх наползали еще 3-4 улицы. Я успел в штаб Камчатской военной флотилии. Зашел в отдел кадров, где кадровиком был капитан Павел Чернышев, окончивший Академию в 1951 году. Мы были хорошо знакомы, и его приветливость была мне очень приятна. Павел сообщил мне, что моя должность начальника мед. службы отдельного артиллерийского дивизиона береговой обороны замещена и что он постарается направить меня на должность врача-специалиста 20 военной-морского госпиталя.
По секрету он мне сказал, что таких должностей две: хирург и лаборант. Но на хирурга надежд мало: есть «готовый» хирург, взятый с «гражданки» - лейтенант И.Н.Поляков /впоследствии главный хирург ДКБЗ, полковник/, в лабораторию - реально. Павел позвонил по телефону начальнику поликлиники и попросил приютить меня на несколько дней, до назначения на должность.
Я пешком отправился в поликлинику, ибо погода была тихая. Уже лежал глубокий снег. Видны были два действующих вулкана - Корякский и Вилюченский. Один на севере, другой на юге. Оба слегка дымили. Постоял у скромного памятника командору Витусу Берингу, присоединившего к России Камчатку и умершему в Петропавловске. Город он назвал в честь двух своих кораблей, пришедших на Камчатку: «Св. Петр» и «Св. Павел».
Поликлиника ютилась в приспособленном деревянном доме недалеко от двух самых знаменитых тогда зданий: обкома КПСС и Дома офицеров. Мне рассказали, что эти два дома «золотые», ибо камень везли из Владивостока и он влетел в копеечку...
У первого секретаря обкома и у Командующего Камчатской военной Флотилией было по «ЗИМ»у.
Какой-то шустрый московский киношник снял фильм о Петропавловске-Камчатском. Мы смотрели и хохотали как он «подал» областной центр. Оба четырехэтажных дома он снимал с различных точек, Зимы сновали туда и сюда по улицам столицы Корякского национального округа. Вечером он снял город с моря. Огни малых деревянных домиков создавали впечатление, что в городе имеются небоскребы...
Хабаровский газетчик зная, что на Камчатке отправляют детей в пионерские лагеря. Он описал как поезд подходит к перрону, родители провожают детей...
А на Камчатке до сих пор нет ни метра железной дороги.
Я быстро добрался до поликлиники. Началь-ник встретил меня приветливо, завел в рентген-кабинет и сказал, что спать я буду на рентгеновском столе, показал на одеяло в углу и посоветовал не забывать о своей шинели. Питаться можно в ближайшей войсковой части, для разнообразия можно зайти в Дом офицеров, либо в «Голубой Дунай».
Было 3 ноября, и все готовились к встрече 36 годовщины Великого октября. 5-го ко мне подошел терапевт и попросил: - Сеня, тебе все равно делать нечего, подежурь за меня. С начальником я согласовал. И я дежурил 5,6, 7,8,9 ноября, ибо все согласовали.
Я выезжал с мед. саквояжем на экстренные вызовы, увозил в госпиталь драчунов из известной в городе Кислой ямы, где находились общежития...
Когда я впервые подъехал к госпиталю, то кроме глубокого снега ничего не увидел. Спросил у водителя-матроса, а где же госпиталь. Он показал мне на лаз из-под снега, откуда вынырнула санитарка в белом халате. Оказалось, что госпиталь был размещен в трубах-полусферах бывшей американской акционерки. В трубах были оборудованы большие и малые «палаты» всех отделений, все административные и хозяйственные помещения, камбуз. 8 ноября в поликлинику неожиданно зашел Павел Чернышев, поздравил меня с праздником и приказом о моем назначении в 20 ВМГ. Сказал, что в госпитале знают о моем затяжном дежурстве и ждут меня 10 ноября. Начальником 20 ВМГ тогда был полковник м/с Ткалич, которого вскоре сменил подполковник м/с Шварцгорн. На пятиминутке Ткалич представил меня врачам госпиталя и моему начальнику майору м/с Сергею Александровичу Филиппову.
Филиппов был не только типичным ленинградским интеллигентом, но еще замечательным знатоком лабораторного дела. Терпеливо и умело учил он меня «ремеслу», Я учился у всех лаборантов и даже у санитарки Марии Селезневой, которая мастерски брала желудочный сок у больных. Через месяц я уже чувствовал лаборантом, сам внедрил пару биохимических методик. Потребовалось организовать обследование больных сифилисом: реакцию Вассермана, Закс-Витебского, цитохолевую...
Нам удалось получить барана, которого поставили на довольствие. Посторонним сообщали, что это единственный штатный баран флотилии. Наши хирурги А.Гогиберидзе и М.Сирадзе сожалели, что такой шашлык пропадает. В госпитале работали отличные специалисты. Терапевтическое отделение возглавлял лейтенант м/с А. Ворохов /впоследствии профессор Смоленского мед. института/. В его подчинении был подполковник, майоры. Майор Ю.Штейнгарт стал впоследствии профессором Томского мед. института, хорошим специалистами были кожно-венеролог Савченко, уролог Каплан, рентгенолог Лоскутов и др.
Я подружился с большинством из них. Подружился на всю жизнь с прибывшим вместе со мною выпускником Петрозаводского военно-морского интендантского училища. А дело было так. Начальник госпиталя поручил мне взять десяток матросов с ломами, кирками, лопатами, сломать старый сарай и расчистить площадку, ибо на этом месте вскоре должно быть начато строительство госпитального здания. На все начальник дал трое суток.
Здоровенные ребята тратили много сил, но результата почти не было: сарай был до крыши окован вечной мерзлотой. Тогда я пошел к интенданту и говорю:
- Товарищ лейтенант, мне нужен на завтра танк. А он мне:
- Товарищ старший лейтенант, Вам на время или навсегда?!
После такого разговора мы подружились навсегда. И в Таллинн перевелись, вместе. Жаль, что Коля рано ушел...
Как бы то ни было, утром в госпиталь пришел прославленный Т-34. Я объяснил водителю, что мне надо. Танк прошел 3-4 раза по сараю, затем покрутился на гусеницах, круша вечную мерзлоту, к ушел. Начальник госпиталя поблагодарил меня за находчивость и быстроту исполнения, так как после танка расчистить площадку было делом техники.
- Примерно с кабельтов от госпиталя стоял 8-квартирный деревянный дом в два этажа. В каждой квартире 3 комнаты, в каждой комнате -семья. Мне до приезда супруги такая роскошь не светила и я снял угол в доме неподалеку от госпиталя у известной в Копае /так именовали поселок Индустриальный/ тети Шуры-матерщинницы. Добрая по натуре, эта дама прославилась своим матом, которому мог бы позавидовать любой боцман планеты. Супруг ее был очень вежливым и молчаливым. В этом углу, отгороженном /не до потолка/ фанерой, можно было поставить только госпитальную койку и тумбочку.
Платил 300 руб. в месяц, ибо самым дорогим на Камчатке было жилье.
Вряд ли на Земле есть такое место, где бы выпадало столько снега. Засыпает так, что дома поселка, включая двухэтажные, не видны. Виден только дым, идущий как бы из-под снега.
После пурги госпитальный дом засыпало так, что выйти из него было невозможно. Поэтому жильцы 2-го этажа с лопатами через окна выходили на снег и откапывали вход. Телеграфные столбы засыпались полностью. У меня сохранилось фото, где я стою на вершине столба, на крыше дома...
Подвыпивший или заблудившийся в пургу, пропадал и в конце мая, когда основная масса снега растаивала, находили много трупов, которых называли «подснежниками».
Если в самом Петропавловске два действующих вулкана, то всего на полуострове 29 таковых. Поэтому землетрясения мы ощущали ежедневно, иногда по несколько раз в день. В лаборатории стекло начинало звенеть и двигаться. На землетрясения до 4 баллов мы не обращали внимания. Но когда оно превышало 5 баллов, у всех без исключения появлялся животный страх из-за того, что земля уходит из под ног, из-за того, что трескается земля, а дома ходят ходуном и разваливаются. Вся живность, начиная от кошек и кончая медведями, начинают издавать тревожные крики...
После рабочего дня мы не торопились уходить домой, уходили только женщины. Спешить было некуда. Работали - сколько нужно было. Я, например, дежурил по госпиталю 4-5 раз в месяц, полмесяца я дежурил на дому, редко случалась ночь, чтобы не вызвали к больному.
Мы, «холостяки», то есть, не имевшие семьи в то время, стояли на довольствии в госпитале, кормили нас с одного котла с больными. А кормили нас сушеными продуктами. Сушеным был картофель, свекла, капуста, морковь, лук и т.д. Поэтому мы все потребляли поливитамины, но избежать стертых форм цъшги, нам не удавалось.
После того, как коренной камчадал показал нам, где растет черемша, положение улучшилось. Врач с десятком матросов принесли ее столько, что можно было создать /заморозить/ значительный запас.
На Камчатке говорят, что здесь 12 месяцев зима, остальное - лето. Снег начинал таять в конце мая. С сопок в распадки, где селились люди, набегало столько воды, что без охотничьих бахил пройти по улице не представлялось возможным. Если зимой по улице вырубался каньон из снега, стена которого доходила до 10 метров, то в мае улица превращалась в реку.
В конце июля и первой декаде августа температура воздуха иногда достигала 20°, но снег никогда полностью не таял. У меня сохранилось фото: в августе загораю, стою босиком на снегу, на фоне листьев камчатской березы. И все же мне однажды удалось собрать хороший урожай картофеля, хотя выкапывать его приходилось уже тогда, когда лежал снег.
В течение короткого лета природа старается помочь всему живому: травы растут по 10 -11 сантиметров в сутки и вырастают в рост человека, хилая камчатская береза обзаводится кроной, не дожидаясь, когда растает снег...
Развлечения: редкий приезд на гастроли артистов, которые давали концерт в Доме офицеров, кинотеатр и фильмы в госпитале для больных. Пьянство не было в почете. Так как в нашем доме проживали 24 семьи, то по воскресеньям /суббота была рабочим днем/ по очереди каждая семья устраивала прием, на который приходил, кто хотел, чтобы пообщаться с товарищами, спеть песню, рассказать свежий анекдот...
Хозяин угощал маленькой рюмочкой спирта /водку дальше Читы не возили, ибо воду возить очень дорого/, либо шампанского /в магазинах Петропавловска продавали только спирт и шампанское/, вино, коньяк, водку - либо привозили с Большой Земли, либо «доставали»/. Угощали приевшимися продуктами: крабами, икрой, лососем в собственном соку, иногда хозяйке удавалось приготовить «царскую» еду: отварить настоящую картошку, подать к столу немного зеленого лука и, бывало, испечь пирог с настоящей капустой.
Все, по флотской традиции, обращались друг к другу по имени-отчеству. Бывало очень интересно.
Однажды, в страшную пургу заговорили о том, что в царское время 1 год службы в Порт-Артуре или Дальнем давал офицеру 12 лет выслуги и гадали, а сколько же лет за год давалося на Камчатке
Телефонная связь была коммутаторной. Дозвониться, скажем, в поликлинику было трудно. Наш, совместно с минно-торпедным складом, коммутатор назывался «Коломна». Звоню в поликлинику: «Коломна» прошу «Якорь» и т д. Какой-нибудь из них занят.
Гастролировавшие небезызвестные Тарапунька и Штепсель продернули это в своей программе. Дозвониться, дескать, можно так: Москва прошу Нью-Йорк. Алло, Нью-Йорк? Дайте, пожалуйста, Военно-морской госпиталь...
Мы иногда тоже развлекались с помощью «Коломны», которая тоже знала эту хохму. Минно-торпедным складом командовал тогда майор Щенков, номер телефона которого был 16. Просили: «Коломна», прошу 16 /связистки уже заранее хихикали/. Майор, снимая трубку и четко докладывал: «Шестнадцать Щенков слушает».
Мы покатывались. С этим добрым человеком у меня произошел трагикомический случай. Майор болел радикулитом и обратился ко мне. Я ему сказал как лечиться и натирал ему поясницу скипидарно-парафиновой смесью. Ему помогло и он обращался только ко мне, Однажды он пришел ко мне во время дежурства. А у меня - очень редкие для тех времен - целых два суицида. Я попросил молоденькую медсестру согреть смесь, чтобы парафин расплавился, налить себе смесь на ладошку и как следует растереть поясницу. Она так и сделала, но когда наливала смесь себе на ладонь, часть пролилась и по ложбинке потекла майору в анус. Майор схватил штаны и с невиданной прытью сбежал...
Два месяца Щенков меня избегал.
Мне повезло. В 1954 году меня на полгода направили в Москву на военфак ЦИУ врачей. Там я учился не только у академика Вовси, но и у многих недавних «врачей-убийц», знаменитых не только в СССР. И, когда С.А.Филиппова перевели в Ленинград, я почти три года возглавлял лабораторию госпиталя. В Таллинн меня перевели в конце 1957 года. 4 октября я из Владивостока позвонил в Ленинград, чтобы поздравить жену с днем рождения. Она мне поведала, что в космос запущен первый в мире искусстввенный спутник Земли, наш спутник. В Таллинне я прослужил до 14 ноября 1971 года.
Не работал я целых два дня, пока получал паспорт. Я уже был избран на должность зав. НИЛ физиологии, психологии и гигиены труда. 22 года работал на профессорских должностях, из которых последние 10 лет - проректором и ученым секретарем известного Травматологе -ортопедического Института /Центра/ им. АСеппо.
Когда развалили СССР, вернулся к первой специальности - лаборанта и проработал до 1 марта 2002 года. Работал бы еще, но медицина стала ненужной специальностью, все закрывается... С самого начала известных событий взял гражданство России - страны с криминальным капитализмом. Очень жалею, что я не гражданин СССР, которой 56 лет назад присягнул и остался верен убеждениям и присяге. Пока имею вид на жительство.
В Таллинне служба мало отличалась от службы наших выпускников. Но об одном случае хочу рассказать.

Заблудшая овца

Помню, это было после Карибского кризиса 1962 года. Тогда на флот набирали самых лучших парней: 10 классов образования, отменного здоровья, комсомольцев. Но в Таллиннской БМБ произошло ЧП: один из новобранцев оказался баптистом и, значит, не брал в руки оружия, В политотделе базы судили-рядили что с ним делать и решили направить его в химическую войсковую часть, которую все называли «хим-дымом».
Предварительно позвонили капитану 3 ранга - замполиту части и велели провести с матросом основательное антирелигиозное воспитание. Наконец, в часть прибыл матрос-баптист. Ладный, спокойный, приветливый. На следующий день замполит пригласил к себе новоприбывшего и битый час объяснял ему, что религия - опиум для народа, что она выгодна капиталистам и помещикам, чтобы держать народ в узде.
Далее он перешел к изучению космоса, полету Ю.Гагарина, рассказал, что межпланетные корабли, бороздящие космос даже следов бога не обнаружили...
Матрос слушал очень внимательно, ни разу не перебил замполита. Закончив лекцию, замполит обратился к матросу: -
Теперь ты понял, Сидоров, что бога нет?
Матрос спокойнейшим тоном ответил:
- Я понял, товарищ капитан 3 ранга, что вы заблудшая овца...
С тех пор в Таллинне забыли фамилию этого офицера. Обычно спрашивали: Овцу не видел или где Овца?...

Семен Уманский, Выпускник 1953 года.