Солнечный Завет
почта 3417028@mail.ru
Я сам расскажу о времени и о себе
Предки
Мать буквально обезумела от горя, и я взял на себя хлопоты по переезду. Помню, что ехали мы военным грузовиком по траншее в снегу, полностью скрывавшей передвижение транспорта (такой глубокий в ту зиму 1942 года был снег даже в открытом поле). Постоянно звучали выстрелы, светились трассирующие пули, в отдалении были слышны взрывы.
На станции Узловая нам удалось сесть в поезд, и через полмесяца мы приехали в Челябинск, откуда 70 км лошадьми добирались в город Пласт, где жила семья Туровских. В войну у них погибли двое сыновей и зять. У меня хранятся похоронка и письма с фронта командиров погибших.
Я проживал у деда Ильи Михайловича Туровского - отца моей матери. Он жил добротно по тем временам в маленьком (порядка 10 тысяч населения) городке, рабочем поселке Пласт, названном так за пласты золота, которые были здесь разведаны. Первичное изыскательство золотой жилы проводили еще при царе с помощью французских и иных иностранных инженеров-золотодобытчиков. Основой всего здесь в мои времена был трест «Кочкарьзолото», имевший вокруг Пласта десятка два крупных и несчетное число мелких - старательских шахт. Дед говорил, что раньше разрешалось рать шахты всюду, где старатель «почуял жилу, хоть на дороге. В самом деле, городок был весь перекопан, повсюду горки светло-желтой глины с проблесками слюды. На этих отвальчиках играли местные детишки. Посреди же городка высилась огромная горища отработанной породы. В военное время я работал на этом производстве - заводе имени Артема и знаю все этапы тяжелой черновой работы. Прошедшей отстой в огромных баках - деревянных чанах. И затем сброшенных на вершину отвала с вагонеток.
В тресте «Кочкарьзолото» работала основная масса населения. Дед Илья, пройдя почетную службу начальника почты в казачьих станицах, также сменил свою профессию при переезде в Кочкарь и стал юрисконсультом этого могущественного треста. Его зять Сергей Васильевич Преображенский занимал в «Кочкарьзолоте» видное и ответственное место начфина.
Мой дед Туровский Илья Михайлович родился в 1882 году, умер в 1950 году. Помню его с детства, когда я жил на Пласту пока родители перебирались на очередное место жительства, или уезжали в отпуск. Одно из ярких воспоминаний - он в пару мгновений рисовал на свежевыбеленной печке моих любимых героев, например Чапаева в заломленной папахе, указующего на ненавистных «белых». Эти беляки были моими злейшими врагами. «Красных» же представляли такие прекрасные люди, как чапаевский адъютант Петька и его подруга Анка-пулеметчица. Оба они летели на одной тачанке с Чапаем и строчили из пулемета «Максим» по золотопогонникам.
Рисовались такие картины почти в натуральную величину углем на огромной русской печке. Бабушка Мария Иосифовна (в девичестве Бочкарева, 1886-1973 г.г.), естественно ругалась на деда и каждую неделю забеливала наши художества. Впрочем, и свои тоже, ибо все хозяйские расчеты производились также на той же печке: за мясо - столько-то, в долг дано-взято столько-то, когда будут очередные дни рождения детей и внуков и т.п.
Подобный обычай существовал во многих тогдашних семьях. Например, старшая дочь Туровских Нина Ильинична Преображенская использовала печку как записную книжку до самой смерти в середине 80 г.г. Только запись велась не угольком из печки, а карандашами разного цвета. Отмечались даже интересные сообщения и даты, услышанные по радио и телевидению.
Дед Илья использовал рисунки на печке как карательную меру в отношении меня. Стоило мне закапризничать, или подраться на дворе с ребятишками, как рядом с образом Ч Василия Ивановича появлялась жалкая моя фигура без штанов на ночном горшке. Обиде моей не было предела и я в отчаянии забеливал известкой этот оскорбительный шарж.
Помню, как меня перевезли в Омск, точнее в его пригород Куломзино (после убийства Кирова - Кировск). Там мой отец стал заметной величиной: директор школы № 1. Учителем музыки и пения был приглашен старший брат матери Всеволод Ильич Туровский. Потом я узнал от родителей, что из этой школы вышло немало знаменитостей. В частности, на одной из семейных фотографий в группе старшеклассников рядом с отцом можно распознать молодую Людмилу Целиковскую - будущую знаменитость - актрису кино.
В омский период отец часто выступал в подшефных воинских частях. За ним присылалась машина и он обычно брал меня с собой. Представляете, какая гордость обуревала меня и какая зависть сквозила в глазах моих сверстников!
Особое впечатление произвело на меня посещение военного аэродрома, где я воочию убедился в существовании аэропланов, которых видел только на картинках. Естественно я пожелал стать летчиком, во всяком случае - военным. И я потребовал от мамы сшить военную форму: гимнастерку, шинель и буденовку (фото).
Однажды ранней весной я чуть не утонул в Иртыше, забравшись на шаткую льдину у берега. Кто-то меня вытащил, совершенно промокшего. Я простудился, и с тех пор мама считала меня безнадежно больным туберкулезом. В то же время скончалась жившая с нами бабушка Ксения - мать отца. Родители сильно переживали ее смерть. В связи с этими обстоятельствами, отец попросил перевести его в лучший климат - в Европейскую часть Союза. Начальство пошло на встречу: выделило парную путевку Ягодинским в Кисловодск, а затем руководство железнодорожными школами при наркомате путей сообщения СССР назначило его учительствовать на крошечную, но знаменитую своим названием станцию Березайка - «кому надо - вылезай-ка».
Почему отец так крепко всю свою жизнь держался за железнодорожные школы? А дело в том, что в этом ведомстве платили повышенную зарплату и давали проездные билеты, позволявшие бесплатно ездить поездом по всей стране. Это было важно не только для благосостояния всей семьи, но и для поездок отца в педагогические вузы, где во время отпусков он получал нужные материалы и знания, готовясь в аспирантуру.
Во всяком случае, сколько я себя помню, мы вели кочевой образ жизни и всегда жили либо при школе, как это было в Омске, либо снимали частное жилье. Так было в Березайке, где мы сняли полдома на хуторе среди лесов и болот. Хозяйка дома была из какой-то бывшей знати, жила одна под охраной собаки по кличке Май. Естественно эта собака стала моим спутником в путешествиях по болотистым окрестностям, заполненным разной снедью и живностью: клюквой и лягушками, грибами и белками.
С нами поселилась младшая сестра матери Юля (1914-198 _), работавшая в местной больнице. Поскольку ходить по вечерам через лес было страшновато (людей тогда не боялись, страшились только темноты и встреч со зверьем) разумеется у молодой медсестры быстро нашелся сопровождающий Сережа. Он таскал для меня всякую живность, ублажая тем самым строптивую Юлю. Однажды принес ежонка, которого я поил молоком, а он громко топал по ночам, гоняясь за мышами.
Я сильно привязался к Сереже. Еще бы, он смастерил мне почти настоящую винтовку с железным дулом и курком. Я с ней не расставался ни днем, ни ночью. И когда Юля приходила с ночного дежурства и ложилась спать, я немедленно вставал около ее постели, как у мавзолея Ленина. Разумеется, назойливая охрана ее мало радовала, и она слезно просила перейти на другой пост - у собачьей будки, где я изображал пограничника с Джульбарсом. Шпионом неизменно оказывалась хозяйка дома. Если она вступала со мной в разговоры, я еще раз убеждался в ее антисоветской настроенности. Она, например, доказывала мне, что Ленинград построил царь Петр, а не Ленин и называть его надо Петроградом. Но я прощал враждебную деятельность, так как она разрешала мне читать старые детские журналы, которых у нее было множество.
Виктор Ягодинский